Шутиха-Машутиха - Страница 95

— Да спасибо тебе, Надя, спасибо и тебе, и Степану твоему! — Елена метнулась к газовой плите, поставила чайник. — Сейчас чайку попьем, посиди со мной, ради бога!

— Конечно, посижу, раз пришла, — спокойно согласилась Надежда. — А где парни-то твои?

— Толя с Андрюшкой пошли в школу записываться, Сергунька за ними утянулся.

— Ты подумай только! Уже и в школу направила! Еще не впряглась, уж напахала! Другая бы пала на пороге да проревелась сперва!

— Так и порога-то тут нет! — зашлась в смехе Елена.

— Ну баба, ну баба! С тобой не соскучишься! Верно говорят: бабу сломать — самому намучиться.

Они поговорили о жизни в Омске, о жизни в Сургуте. Елена вспомнила женщин, с которыми работала в бригаде.

— Отделочников, конечно, и здесь надо — вон, кругом объявления. Только ты погоди, тебе бы посменно работать, чтоб ребята тоже не болтались без надзора, — сказала Надежда. Ты хоть знаешь, что твой вагончик возле завода стоит?

— Да откуда? Правда, что с неба упала и глазом не метнулась в сторону, вижу, что целина да какой-то забор.

— Тут же новый завод построили, трубы в одежку заворачивают, я сперва смеялась, как узнала про такой завод, а устроилась, не нарадуюсь — зарплата хорошая, дело несложное. А людей туда надо.

— Ой, да я хоть на какое дело найденная! — встрепенулась Елена.

— Оно и видно! — расхохоталась Надежда. — Не оробела на Север с тремя пацанами махнуть!

— Так некуда было деваться, — развела руками Елена.

— А если твой-то одумается да придет? Не выгонишь?

— Раз приходил — не выгнала, думала, что понял чего. А теперь и зло берет, и жалко его. Пес его знает, как сердце повернется? По всякому уж передумала. В теперешней жизни многие с мужиками живут как без мужиков, бабы на завтра боятся загадывать. Прибеги бы он сейчас да пусть и без слов останься с нами, я бы и укорять не стала. Но уж, видно, крепко ему шлея под хвост попала, унесся как угорелый. Оно ведь, чем дальше убежишь, тем трудней обратно возвращаться. Он вчера, как нас встретил, все поверх ребятишек глядел. Уж год, как поверх нас глядит. Я бы ничего, кабы он этот год так при себе и оставил. Я же год провернулась без него. И дальше провернусь.

— А ты на алименты-то подавай, подавай, нечего на него, бугая, смотреть! — решительно сказала Надежда.

— Алименты? Я и не думала о них. А на что они нам, его алименты? Он ребятишкам слова доброго не сказал, отрекся от них. Будет кусок, на его деньги купленный, поперек горла вставать. Нет уж, обойдемся! Высматривать да выглядывать эту подачку! А он потом приползет да права на ребят потребует! Нет уж! — рубанула рукой Елена.

— Вот это ты зря! — неодобрительно покачала головой Надежда. — Дети его? Его! Нечего ему потакать! Он совсем себя свободным почувствует. Так и будет петухом по Сургуту ходить. Как припечатают пятьдесят-то процентов, так подумает еще, крылышки-то опадут. Сам прибежит!

— А на что он мне через такое принуждение? Не-е-ет… Я угорю на работе, а от него не приму ни рубля! Ты, Надя, сведи меня на завод этот. По-честному сказать — увидела утром уголь этот и сразу успокоилась — не дадут пропасть люди. Не в пустыне, поди. К своим омским знакомым идти неловко, будут смотреть как на брошенку, а я не брошенка. Еще в Омск напишут, слава пойдет нехорошая. Слушай, а где тут можно ящик почтовый купить? — вспомнила Елена о своем ночном решении повесить на дверь ящик.

— Да на что он тебе пока что? Сюда знаешь сколько письма идут? Ого! Вроде авиа, а как по ямщицкой веревочке. Успеешь еще!

— Нет, Надя, надо сперва ящик. Я уж год, наверно, ящик этот на двери вижу, голубенький такой. Все думала, что наши с мальчишками письма в него падают. Сергунька старательно ручонку свою обводил — папе на память.

— Чудачка же ты! Ну и характер! Другая бы на твоем месте к начальству его пошла жаловаться или выследила, с кем он. Сколько живу, впервые такую встретила. — Надежда удивленно покачала головой.

— Пойдем, покажи, где ящик продают, — настаивала Елена.

— Да я и сама толком не знаю где. Мы сколько лет живем, всё из ручки почту вынимаем. Сперва думали, что временно живем, к чему мелочами обзаводиться? А потом все забывалось, да так и привыкли без ящика.

— А мне, Надя, временно ни к чему. Мне, видно, ребят тут поднимать. Кто знает, сколько в вагончике проживем? Так все и жить, как на базаре? Узнает и нас почтальонка. А нет тут улицы, так будет, и не дом, а вагончик номер один. Надо, чтобы парни мои дом и уют чувствовали. А то потом и сами будут в беспорядке жить. Ты, Надя, пей чай-то, а то остынет.

Надежда сидела задумавшись. Отодвинула чашку с чаем.

— Вот что, переселенка. В вагончике тебя не пропишут. Не жилплощадь это. Что жить будешь в нем, никому дела нет, а пойдешь да скажешься — попросят освободить, тут они законники, трое у тебя или пятеро — никому ничего не докажешь. Давай-ка паспорт свой, я тебя на своей площади пропишу, договорюсь, тут все так делают. И на работе договорюсь, чтоб без прописки приняли. Это в Москве, чтоб прописаться да на работу устроиться, надо про все последние десять лет жизни справки собирать, а тут… — Она не договорила, махнув рукой, и у Елены отлегло от сердца — поможет ей Надежда, и Север не так уж страшен, если люди — с теплом, а ты к ним — с открытым сердцем.

У Елены слезы навернулись, не пряча их, она обняла Надежду и всхлипнула.

— Ну ладно, пойдем, коли надо, ящик покупать. Мне вечером на работу, с мастером поговорю, завтра забегу и все обскажу.

Елена достала паспорт и, отдавая, снова засомневалась: а вдруг не пропишут?