Шутиха-Машутиха - Страница 57

Они в единодушном молчании, в тихой общности постояли над цветами.

«Взрослые дети, — подумала Ирина Павловна. — И хорошо!»

Цветок, один-единственный, несла Ирина Павловна.

Раскрасневшаяся, легкая, она пружинисто подошла к Инне и протянула ей эдельвейс.

Улыбнувшись, сказала:

— Нам, женщинам, приятно, когда цветы дарят мужчины, но что поделаешь, если их порой нет рядом…

На другой день на турбазе Иссык-Куль Ирина Павловна сидела на скамеечке подле розария. Розы, огромные, величиною с чайное блюдце, расточали томящий душу аромат. Сиреневые сумерки сгущались. Здесь, в горах, темнота наваливалась внезапно, и скоро являлись крупные, как вот эти розы, звезды. И небо казалось ароматным, с яркими росинками вокруг звезд.

Ирина Павловна думала о том, что она и все-все люди редко смотрят в небо. А там, оказывается, своя жизнь. И сколь чудесна она в ночном небе над высокогорьем! Чем дольше смотришь, тем ярче навстречу высверк звезд. В душе поселяется таинственная тишина вечной загадочности, которой дарит человека небо…

Ирина Павловна легко поднялась. Тропинкой средь деревьев прошла вниз, к озеру.

За Иссык-Кулем матово проступали сквозь сумерки снежные вершины гор. От озера шло тепло.

Ирина Павловна разделась, медленно вошла в плотную синь воды, легла на спину и счастливо улыбнулась — вчера она как-то сразу отдохнула, что-то изначальное вернулось к ней вчера.

ОСТАНОВКА В ПУТИ

Из-за низкой облачности вылет из Трехозерска откладывался. Секретарша держала Широкова «в курсе», а он той порой подписывал срочные бумаги, несрочные откладывал главному инженеру, который оставался вместо него на время отпуска. Отпуск! Какое легкое, воздушное слово, круглое, как колесо, за которым хочется бежать без раздумий и сомнений. Жена с сыном уже неделю у моря. Широков всю эту неделю прямо-таки физически чувствует прикосновение шершавых пляжных песчинок к телу. Но это уже поздно вечером, когда после сводок о ходе бурения, планерок и заседаний тяжелым мешком валится в постель.

— Игорь Борисович, — стелется из селектора голос секретарши, — еще на два часа отложили.

Широков и сам видит в окно, что ничего не изменилось в этой низкой облачности. Того и гляди, дождь-сеянец начнется.

— Черт, — жалуется срочной бумаге Широков. — Броня пропадет! Надо бы в главк позвонить, чтоб на следующий рейс перенесли. — Он было взялся за телефон, но тут в кабинет вошли буровики из бригады Скуратова.

— А-а, добрый день, добрый день! — заулыбался навстречу им Широков. — Первыми в сводке идете за июль. Порадовали! Так держать!

— Да держать-то держать, Игорь Борисович. Сводка, она что, есть-пить не просит.

— Ну как же, как же! С таким опережением графика идете. Показатель, он и есть показатель.

— Мы вот что пришли, Игорь Борисович. Сушилку бы нам на буровой соорудить. Помните, мы еще в прошлом году приходили к вам. Вы вроде все поручили заму, а сушилки как не было, так и нет…

— Безобразие! — сказал без какого бы ни было душевного возмущения Широков. — Бе-зоб-разие! Но ничего, время еще есть, до зимы, слава богу, далеко. Сделаем! Я вот сейчас в тетрадь запишу, чтоб занялись, главный инженер проконтролирует. А я в отпуске уже, ребята! — Он просветленно улыбнулся буровикам, и по его телу пробежала приятная мелкая дрожь, словно жена или сын, озоруя, бросили в него пригоршню теплого песка.

— Приятного отдыха, Игорь Борисович, — с долей зависти пожелали буровики. И ушли.

Игорь Борисович замер над раскрытой тетрадкой-кондуитом неотложных дел для главного инженера, потом поднял телефонную трубку, вызывая Тюмень.

Тюмень ответила быстро, будто понимая, как важно Широкову побыстрее оказаться в отпуске. С броней всё уладилось, а затем неожиданно в трубке он услышал голос начальника главка:

— Подтягивай, Игорь Борисович, Скуратова под сто тысяч, на сегодня у него в главке самые высокие показатели.

— Да он и сам идет на рекорд! — обрадовался за Скуратова Широков.

— Ну добро! Счастливо отдыхать! — сказал в самое ухо начальник главка.

Широкову для полного счастья именно этого и не хватало — начальник главка едва согласился на отпуск. Пожалуй, не подоспей сводка с такими показателями — ни за что бы не отпустил. «Молодец, Скуратов!» — похвалил начальник управления своего бурового мастера. Ему казалось, что Скуратов услышал его через десятки километров и еще настырнее начал пробиваться к нефтеносному пласту. Правда, не успел сам лично съездить и пожать мастеру руку, но профсоюз за сводкой глядит в оба глаза — съездят и скажут сердечные слова от имени администрации, парткома и профсоюза.

Тетрадь-кондуит так и лежала раскрытой. Широков, недоуменно посмотрев в нее, попытался было вспомнить: чего это он еще хотел записать для главного инженера, но так и не вспомнил, потому что секретарша, как диктор в аэропорту, включилась в селекторе долгожданным обещанием о разрешении вылета.

Широков обрадованно захлопнул кондуит, достал из холодильника, вмонтированного в тумбу стола, бутылку минводы, сглатывая вместе с прохладным напитком пузырьки со стенок хрустального стакана, восхищенно крякнул от крепости газировки, вытер платком прослезившиеся глаза и бодрым шагом вышел из кабинета.

В приемной сидели сопровождающие лица, измаявшиеся ожиданием погоды. Широков кивнул всем сразу и пошел к своему «уазику». Зафырчало еще несколько машин, и колонна «уазиков» двинулась к аэропорту.

Все долго трясли Широкову руки, желая хорошей погоды, ласкового моря и ярких впечатлений. Игорю Борисовичу на миг стало жаль остававшихся подчиненных, но он быстро успокоился: у каждого в графике свое время отпуска, все там будут, только в разное время.