Шутиха-Машутиха - Страница 103

103

Под утро приходили сны. То ей снилась осень, когда при малейшем порыве ветра с деревьев облетает листва, и Василий, в новом полушубке и унтах, незнакомый, громко смеясь, собирает охапки листьев и забрасывает Елену. Она силилась отбиться от падавших листьев, закрывала лицо, пыталась крикнуть, чтобы Василий прекратил, плакала, задыхаясь под тяжестью, ей хотелось протянуть к Василию руки и обнять его, а он продолжал смеяться, и смех его пробивался к Елене сквозь толщу листьев все глуше и глуше. Она уже знала, что умрет, если Василий не прекратит сыпать листья, и слабо думала, что пусть бы он скорей убежал к той Гелечке, только бы оставил ей каплю воздуха, вздохнуть разочек и позвать Толю. И вдруг тяжесть спадала, она слышала шум деревьев, кто-то быстро разгребал листья, и лица касалась чья-то большая горячая ладонь. Она еще не видела того, кто спас ее, но чувствовала — это Григорий Иванович. Елене было стыдно того, что она лежит, а Григорий Иванович видит ее неловкую позу. Но он освободил лицо и ушел, не оглянувшись.

Сны возвращали ее в деревню. То на сеновал, куда она забиралась летом, приходя из клуба, чтобы не будить мать и бабушку, то в сосняк за фермой, где они с Василием первый раз поцеловались. Шальные, свободные от дневных забот сны! Днем она и не думала о Василии, гнала мысли о нем, в который раз обещала неведомо кому ни за что не прощать его, если придет. Ночью звала. Молча, исступленно, в слезах звала любовь свою первую, мешались сон и явь. Явственно чувствовала его объятия, тянулась к мужу своему — легкая в своей радости. И сама же слышала чей-то голос: «Это ведь всего лишь сон!» «Ну как же сон? — удивлялась Елена. — Я вся словно корнями проросла, я тяжела, как раньше, как с Толей, Андрюхой и Сергунькой. Вот мой большой живот, маленький бугорок выступил наружу, — наверно, это локоток или пяточка! Я снова буду матерью, будет девочка!» «Это тебе снится», — равнодушно шепчет чей-то голос. «Да нет! — возражает Елена. — Я чувствую, как спускается по жилочкам молоко. Горячо, напряглись соски, маленькой пора есть!» «Уха-ха-ха!» — издалека ухает, как филин, Василий…

— Мам, ваши трубы к школе привезли. Может, это твои трубы, — поблескивая глазенками, сообщил Андрейка.

— А мы с классом ходили на экскурсию под землю, — сдержанно сообщил Толя.

— Как под землю? — вытаращил глаза Сергунька.

— Смотрели горнопроходческий щит, которым пробивают тоннель под воду, тепло и всякие другие коммуникации. Интересно вообще-то. Как в шахте. Говорят, кто хочет — может идти работать после школы.

— Но ты же в техникум! — с гордостью за брата уточнил Андрюха.

— Конечно. Просто интересно было смотреть, что под землей, как в метро, тоннель роют. Говорят, Таратыновки скоро не будет, под ней сейчас тоннель строят, а потом всех оттуда переселять будут, и на этом месте новый микрорайон построят.

— Я потом пойду новые дома строить! — пообещал Андрей. — Чтоб всем домов хватило и вагончиков вообще не было.

Елена радовалась: прижились ребятишки, не скучают по Омску, вечером спать ложатся в радостном ожидании нового дня — скорей бы утро! Утром договорились идти смотреть вертолет с подвеской. У товарища из их класса папа вертолетчик, сказал, что вертолет во столько-то пролетит над Черным Мысом с внешней подвеской.

У Толи восторги попритушены, но и он иногда не мог удержаться, чтобы не выпалить с порога:

— Вот это случай! «Очевидное — невероятное» прямо!

Андрей с Сергуней расспрашивать, а потом такой хохот с ребячьей половины!

И сколько приносили в вагончик ее мальчишки всяких рассказов! А уж железок разных, коробочек. И все со значением, все для дела. И о квартире новой сколько было разговоров. И то они приладят, и другое. И верстак сделают, и проигрыватель купят, и цветомузыку для него изобретут.

Квартира, как нечто призрачное, но всегда присутствующее, о чем говорилось с придыханием и вожделением, была для всех четверых мечтой, сказкой, убежищем, в котором ничто не страшно.

Мать спрашивала в письмах о квартире, и ребят не обрывала Елена, когда они начинали говорить о будущем новоселье. Ей и самой она часто грезилась. Пусть и одна комната, но светлая, сухая. И обои на ее стенах видела явственно. Утром проснешься, а в ней тепло, не надо ногой искать тапочки, можно сколько угодно стоять босыми ногами на теплом полу. И заботы об угле не будет. А ходики на стенке тик-так. Не торопись, Елена, не беги за водой, она тут, прямо из стенки польется, только кран поверни. Мелочь вроде, обычное благоустройство, сколько таких квартир оштукатурила да оклеила Елена, сама же в таком благоустройстве никогда не жила. Сколько в Сургуте о новосельях говорят, сколько желающих побыстрей выбраться из вагончика, жить нормально, без забот о тепле и комфорте. Люди говорили об этом стеснительно, мол, сами приехали, чего роптать? Набраться терпения надо, будет и жилье, все будет. Только иногда женщины по-своему, по-семейному начинали говорить о северной жизни, и выходило, что именно семейным-то и приходится трудней. Вроде рабочих не хватает, а поселить их негде, отсюда и нехватка везде. Вон, все заборы увешаны объявлениями о такой нехватке рабочей силы. Козе ясно, что семейные лучше приживутся, лучше работают, толку элементарного от них больше, да и детей тут поднимут, новый слой подрастет. Семейным же — от ворот поворот.

Сколько уж Елена гонцов встречала в Сургуте. На автобусных остановках, в магазинах шли разговоры, что вот приехал человек, его вроде взять согласны, общежитие дадут, а семью, мол, некуда. И ходил человек спрашивал: не сдаст ли кто половину балка, не знает ли кто, где можно вагончик купить.

103